Глава 15

Я очень огорчился, увидев, в каком он состоянии. Руки у него тряслись, лицо нервно подергивалось. Судя по всему, ему полагалось лежать в постели — так я ему и сказал. Он настойчиво доказывал, что чувствует себя совершенно здоровым.

— Уверяю вас, сэр, я никогда не чувствовал себя лучше. Никогда в жизни.

Это так разительно противоречило действительности, что я не нашелся что ответить. Нельзя не почувствовать уважения к человеку, который героически сопротивляется болезни, но Хоуз зашел слишком далеко.

— Я пришел выразить вам свое глубокое сочувствие относительно событий, имевших место в вашем доме.

— Да, — ответил я, — приятного в этом мало.

— Ужасно, ужасно. Кажется, они освободили мистера Реддинга из-под ареста?

— Да. Произошла ошибка. Он, э-э, довольно необдуманно оговорил себя.

— И полиция окончательно уверилась в его невиновности?

— Безусловно.

— Могу ли я спросить — почему? Разве… то есть… Подозрение пало на кого-то другого?

Мне никогда бы и в голову не пришло, что Хоуз может так заинтересоваться перипетиями расследования убийства. Может быть, причина в том, что сие произошло в доме священника? Он выпытывал подробности, как заправский газетчик.

— Не думаю, чтобы инспектор Слак посвящал меня во все свои соображения. Насколько мне известно, конкретно он пока не подозревает никого. Он занят расследованием.

— Да, да, разумеется. Но вы могли бы вообразить, что кто-то способен на такое черное дело?

Я покачал головой.

— Полковник Протеро не пользовался особой любовью, я знаю. Но убийство! Для убийства нужны очень серьезные основания.

— Надо полагать, — сказал я.

— А у кого могли быть настолько серьезные основания? Полиция знает?

— Не могу сказать.

— У него могли быть враги, если подумать. Чем больше я размышляю над этим, тем более убеждаюсь, что у такого человека обязательно должны быть враги — у него была репутация сурового судьи.

— Думаю, могли.

— Вы еще сомневаетесь, сэр. Разве вы не помните? Он еще вчера утром говорил вам об угрозах этого самого Арчера.

— Да, теперь я припоминаю, — сказал я. — Разумеется, помню. Вы как раз стояли совсем рядом с нами.

— Да, и я слышал его слова. Невозможно не подслушать — такой уж у него был голос. Очень громкий голос. Я помню, что на меня произвели большое впечатление ваши слова. Вы ему сказали, что, когда настанет его час, к нему могут тоже проявить справедливость вместо милосердия.

— Разве я так сказал? — спросил я, нахмурившись. Сам я помнил собственные слова несколько иначе.

— Вы сказали это так внушительно, сэр. Я был потрясен. Справедливость может быть ужасной. И подумать только: бедного полковника так скоро постигла смерть. Поневоле поверишь в предчувствия.

— Никакого предчувствия у меня не было, — отрезал я. Мне очень не по душе склонность Хоуза к мистицизму. В нем есть что-то от духовидца.

— А вы сообщили полиции про этого Арчера, сэр?

— Мне о нем ничего не известно.

— Я имел в виду то, что вам сказал полковник Протеро, что Арчер ему угрожает. Это вы им передали?

— Нет, — медленно произнес я. — Не передал.

— Но ведь вы собираетесь это сделать?

Я не отвечал. Вызывать гонения на человека, который уже пострадал от рук закона и правопорядка, — это мне не по душе. Я не заступаюсь за Арчера. Он закоренелый браконьер — один из тех развеселых бездельников, которые водятся в любом приходе. Но что бы он там ни сказанул сгоряча, когда его посадили, это еще не значило, что, выйдя из тюрьмы, он все еще будет лелеять планы мести.

— Вы слышали наш разговор, — сказал я наконец. — Если вы считаете своим долгом сообщить полиции, можете это сделать.

— Лучше, если вы это сделаете сами.

— Возможно, но, по правде говоря, я этого делать не собираюсь. Не хотелось бы помогать затягивать петлю на шее невиновного.

— Но если это он застрелил полковника Протеро…

— Вот именно, если! Против него нет никаких улик или показаний.

— Он угрожал.

— Если говорить начистоту, угрожал не он, а полковник Протеро. Полковник Протеро грозился показать Арчеру, чего стоят его разговоры о мести, если он попадется еще раз на браконьерстве.

— Мне непонятно ваше отношение, сэр.

— Вот как? — устало сказал я. — Вы человек молодой. Вы ревностно боретесь за справедливость. Когда доживете до моего возраста, вы и сами будете снисходительнее и предпочтете толковать сомнения в пользу обвиняемого.

— Дело не в том — то есть…

Он замолк, и я посмотрел на него не без удивления.

— Вы сами, вы никого не подозреваете, не предполагаете, кто убийца, я хотел спросить?

— Боже упаси, нет.

— А о причинах убийства?.. — настаивал Хоуз.

— Ничего не знаю. А вы?

— Я? Что вы, нет. Просто полюбопытствовал. Может быть, полковник Протеро поделился с вами, упомянул в частной беседе…

— Его «частная беседа»! То, что он сказал, от слова до слова слышала вчера утром вся улица.

— Да, да, вы правы. Так вы не думаете про Арчера?

— Полиция вскорости будет знать про Арчера все, что нужно, — сказал я. — Если бы я собственными ушами слышал, как он угрожает полковнику Протеро, это было бы другое дело. Но можете быть уверены, что, если он и вправду угрожал полковнику расправой, его слышало полдеревни, и до полиции это дойдет своим чередом. Но вы, естественно, вольны поступать по собственному разумению.

Однако Хоуз с непонятным упорством отказывался предпринимать что-либо лично. Во всем его поведении проглядывала неестественная нервозность. Я вспомнил, что говорил Хэйдок о его болезни. Очевидно, этим все и объяснялось.

Он нехотя распрощался со мной, как будто хотел еще что-то сказать, но не знал, как к этому подступиться. Я договорился с ним, что он возьмет на себя службу для Союза матерей, а заодно и собрание Гостей округа по окончании службы. У меня на вторую половину дня были свои планы.

Хоуз ушел, а я, выбросив из головы и его, и его горести, решил, что пора идти к миссис Лестрэндж.

На столике в холле лежали нераспечатанные газеты: «Гардиан» и «Церковный вестник»[21].

По дороге я вспомнил, что миссис Лестрэндж встречалась с полковником Протеро вечером накануне убийства. Вполне возможно, что в их разговоре проскользнуло что-нибудь, указывающее на личность убийцы.

Меня сразу же проводили в маленькую гостиную, и миссис Лестрэндж поднялась мне навстречу. Я еще раз почувствовал ту чудодейственную атмосферу, какую умела создать вокруг себя эта женщина. На ней было платье из совершенно черной, без блеска, материи, подчеркивавшей необычайную белизну ее кожи. В ее лице была какая-то странная мертвенность. Только глаза сверкали огнем, были полны жизни. Сегодня в ее взгляде я уловил настороженность. И все — никаких признаков беспокойства я больше не заметил.

— Вы очень добры, мистер Клемент, — сказала она, пожимая мне руку. — Спасибо, что пришли. Я хотела все вам сказать еще тогда. Потом передумала. И напрасно.

— Я как-то говорил вам — я готов помочь вам всем, чем могу.

— Да, я помню. И мне кажется, это не пустые слова. За всю мою жизнь очень немногие, мистер Клемент, искренне предлагали мне свою помощь.

— В это трудно поверить, миссис Лестрэндж.

— Тем не менее это правда. Большинство людей — большинство мужчин, по крайней мере, — преследуют свои собственные цели. — В ее голосе прозвучала горечь.

Я промолчал, и она продолжила:

— Прошу вас, присядьте.

Я повиновался, она села на стул напротив. Немного помедлив, она заговорила — неторопливо и вдумчиво, словно тщательно взвешивая каждое слово:

— Я попала в очень необычное положение и хотела бы с вами посоветоваться. Я хотела бы спросить у вас, как мне быть дальше. Что прошло, то прошло — тут ничего уже не изменишь. Вы понимаете меня?

Я не успел ответить — горничная, которая мне открывала, распахнула дверь и испуганно пролепетала:

— О, простите, мэм, там пришел инспектор полиции, он сказал, что ему нужно с вами поговорить, простите!

Наступило молчание. Миссис Лестрэндж нимало не изменилась в лице. Только медленно прикрыла и снова открыла глаза. Мне показалось, что она преодолела легкий спазм в горле, но голос у нее был все тот же — чистый, спокойный:

— Проведите его сюда, Хильда.

Я собрался было уходить, но она повелительным жестом остановила меня:

— Если бы вы остались — я была бы вам очень признательна.

Я снова сел, пробормотав:

— Разумеется, как вам угодно.

Тут в комнату беглым строевым шагом ворвался Слак.

— Добрый день, мадам.

— Добрый день, инспектор.

В эту минуту инспектор заметил меня и скорчил злую гримасу. Можно не сомневаться — добрых чувств ко мне Слак не питал.

— Надеюсь, вы не возражаете против присутствия викария?

Очевидно, Слаку было неловко сказать, что он возражает.

— Н-н-нет, — проворчал он. — Хотя лучше бы, конечно…

Миссис Лестрэндж намеком пренебрегла.

— Чем могу быть полезна, инспектор? — спросила она.

— А вот чем, мадам. Я расследую дело об убийстве полковника Протеро. Мне поручено собрать все сведения.

Миссис Лестрэндж кивнула.

— Это чистая формальность, но я обязан всех об этом спросить: где вы были вчера между шестью и семью часами вечера? Чистая формальность, как вы понимаете.

— Вы хотите знать, где я была вчера вечером между шестью и семью часами?

— Так точно, мадам.

— Попробую вспомнить. — Она немного поразмыслила. — Я была здесь. В этом доме.

— А! — Я видел, как блеснули глаза инспектора. — А ваша служанка — у вас, кажется, одна служанка, — она может подтвердить ваши показания?

— Нет, у Хильды был свободный вечер.

— Понятно.

— Так что, к сожалению, вам придется поверить мне на слово, — любезно сказала миссис Лестрэндж.

— Вы с полной ответственностью утверждаете, что были дома весь вечер?

— Вы сказали «между шестью и семью», инспектор. Несколько раньше я выходила прогуляться. Когда я вернулась, еще не было пяти.

— Значит, если некая дама — к примеру, мисс Хартнелл — определенно заявляет, что зашла сюда около шести, позвонила, но, так никого и не дождавшись, вынуждена была уйти, вы скажете, что она ошибается, э?

— О нет. — Миссис Лестрэндж покачала головой.

— Однако…

— Если горничная дома, она может сказать, что вас нет. А когда остаешься одна и тебе не хочется принимать визитеров — что ж, остается только терпеть, пока они трезвонят в дверь.

Инспектор Слак слегка смешался.

— Старые дамы нагоняют на меня ужасную скуку, — сказала миссис Лестрэндж. — А мисс Хартнелл в этом смысле не имеет себе равных. Она позвонила раз шесть, прежде чем соблаговолила уйти.

Она одарила инспектора Слака прелестной улыбкой.

Инспектор переменил тему:

— А если кто-нибудь сказал, что видел вас около этого времени…

— Но ведь меня никто не видел, не правда ли? — Она мгновенно нащупала слабое звено. — Меня никто не видел, потому что я была дома.

— Вы совершенно правы, мадам.

Инспектор пододвинул свой стул чуть ближе.

— Теперь вот что, миссис Лестрэндж: мне известно, что вы нанесли визит полковнику Протеро накануне убийства, поздно вечером.

Миссис Лестрэндж спокойно подтвердила:

— Да, это так.

— Можете ли вы сказать мне, о чем вы говорили?

— Беседа касалась личных дел, инспектор.

— К сожалению, я вынужден просить вас уточнить, о чем именно шел разговор.

— Я не могу выполнить вашу просьбу, но я уверяю вас, этот разговор не имел никакого отношения к преступлению.

— Не думаю, что вы можете судить об этом вполне компетентно.

— Тем не менее вам придется поверить мне на слово.

— Получается, что я во всем должен верить вам на слово.

— Кажется, вы правы, — согласилась она с той же улыбкой, с тем же спокойствием.

Инспектор Слак сделался красным как рак.

— Дело очень серьезное, миссис Лестрэндж. Мне нужна правда… — Он грохнул кулаком по столу. — И я намерен ее узнать.

Миссис Лестрэндж не произнесла ни слова.

— Разве вы не видите, мадам, что ставите себя в весьма сомнительное положение?

Миссис Лестрэндж по-прежнему не удостоила его ответом.

— Вы будете обязаны дать показания на следствии.

— Да.

Вот и все, чего он добился. Равнодушного и сухого «да». Инспектор изменил тактику:

— Вы были знакомы с полковником Протеро?

— Да, я была с ним знакома.

— Близко знакомы?

— Я не виделась с ним много лет, — ответила она после небольшой паузы.

— Были ли вы знакомы с миссис Протеро?

— Нет.

— Вы извините меня, но время для визита выбрано довольно странное.

— Я думаю иначе.

— Что вы хотите сказать?

— Мне хотелось видеть только полковника Протеро. Я не хотела встречаться с миссис Протеро или с мисс Протеро. И я сочла это время наиболее удобным для моих намерений.

— Почему вы не хотели видеть ни миссис Протеро, ни мисс Протеро?

— А это уж мое дело, инспектор.

— Значит, вы отказываетесь от дальнейших показаний?

— Категорически.

Инспектор Слак вскочил.

— Если вы не поостережетесь, мадам, то можете поставить себя в скверное положение. Это все выглядит очень подозрительно — весьма подозрительно.

Она рассмеялась. Мне следовало пояснить инспектору Слаку, что такую женщину напугать не очень-то просто.

— Ну, ладно, — сказал он, стараясь отступить без ущерба для собственного достоинства, — только потом не говорите, что я вас не предостерег. Доброго вечера, мадам, но помните: мы все равно добьемся правды.

Он удалился. Миссис Лестрэндж поднялась и протянула мне руку.

— Я хочу попрощаться с вами — да, так будет лучше. Видите ли, теперь советоваться поздно. Я сделала выбор. — Она повторила с какой-то безнадежностью в голосе: — Я сделала свой выбор.