Гризельда и Деннис еще не вернулись. Я подумал, что надо было мне проведать мисс Марпл и заодно позвать их домой — это было бы вполне естественно. Но мы с ней были так поглощены обдумыванием тайны убийства, что забыли о существовании всех остальных.
Я стоял в холле в нерешительности — не пойти ли мне за ними, когда в дверь позвонили.
Я вернулся к двери. Заметив, что в почтовом ящике лежит письмо, я решил, что звонил почтальон, и вынул письмо из ящика. Но звонок снова зазвонил, и я, впопыхах сунув письмо в карман, открыл дверь.
За дверью стоял полковник Мельчетт.
— Привет, Клемент. Еду домой из города, на машине. Решил заглянуть, проведать. Не дадите ли чего-нибудь выпить?
— Конечно, я очень рад. С превеликим удовольствием! — сказал я. — Пойдемте в кабинет.
Он снял кожаное пальто и прошел со мной в кабинет. Я достал виски, содовую и два бокала. Мельчетт стоял у камина, широко расставив ноги, и поглаживал стриженные щеточкой усы.
— У меня для вас есть кое-что новенькое, Клемент. Вы такого еще и не слыхивали. Но с этим можно повременить. Как дела тут, у вас? Еще какая-нибудь старая леди взяла след?
— Ничего плохого про них сказать не могу, — сказал я. — Во всяком случае, одна из них считает, что идет по горячему следу.
— Наша приятельница мисс Марпл? Да?
— Наша приятельница мисс Марпл.
— Такие особы всегда считают, что знают все лучше всех, — сказал полковник Мельчетт.
Он с явным удовольствием потягивал виски с содовой.
— Быть может, с моей стороны нескромно задавать вопросы, — сказал я, — но я надеюсь, что кто-нибудь допросил парнишку из рыбной лавки. Я хочу сказать, что, если убийца вышел через парадную дверь, малый, возможно, видел его.
— Слак его допросил, можете не сомневаться, — сказал Мельчетт. — Но парень говорит, что никого не встречал. Да это вообще маловероятно. Убийца не станет лезть на глаза. У ваших ворот в кустах можно и переждать. Посыльный заходил к вам, к Хэйдоку и к миссис Прайс Ридли. От него схорониться ничего не стоило.
— Да, — сказал я. — Вы правы.
— А с другой стороны, — продолжал Мельчетт, — если все же это дело рук негодяя Арчера, и юный Фред Джексон видел его здесь, он едва ли проговорился бы. Арчер его двоюродный брат.
— Вы всерьез подозреваете Арчера?
— Понимаете ли, старик Протеро его на дух не переносил. И тот был не прочь с ним расквитаться. Снисходительностью старик похвастаться не мог.
— Да, — сказал я. — Человек он был жесткий и непримиримый.
— Я всегда говорю: живите и давайте жить другим, — сказал Мельчетт. — Конечно, закон есть закон, но никому не повредит хоть малая доля человечности. Протеро не знал снисхождения.
— Он этим гордился, — сказал я.
Мы помолчали, потом я спросил:
— А что это за удивительная новость, которую вы мне обещали?
— Да уж, куда удивительнее. Помните ту незаконченную записку, которую Протеро писал, когда его убили?
— Да.
— Мы ее отдали на экспертизу, чтобы убедиться, что «6:20» было приписано другой рукой. Само собой, послали образцы почерка Протеро. Хотите знать заключение? Эту записку Протеро вообще не писал .
— Значит, это подделка?
— Вот именно, «6:20» действительно написано другой рукой, но они в этом не уверены. Эта отметка сделана другими чернилами, но сама записка — подделка. Протеро ее не писал.
— Они в этом уверены?
— Настолько, насколько могут быть уверены эксперты. Вы же знаете, что такое эксперт! Ох! Но в этом они уверены, как будто.
— Потрясающе, — сказал я. Затем память вдруг преподнесла мне сюрприз.
— Послушайте, — сказал я. — Я помню, что миссис Протеро сразу сказала, что почерк совсем не похож на почерк ее мужа, но я не обратил на это внимания.
— Вот как?
— Я решил, что это обычная непоследовательность, женская глупость. Тогда единственное бесспорное во всем деле было именно то, что Протеро написал записку.
Мы смотрели друг на друга.
— Любопытно, — сказал я. — Мисс Марпл только нынче вечером говорила, что записка не настоящая.
— Ну и шустрая старушенция, можно подумать, что она своими руками совершила убийство — слишком много знает, а?
Тут зазвонил телефон. В телефонном звонке есть что-то до странности одушевленное. На этот раз он звонил отчаянно, с какой-то мрачной, трагической настойчивостью.
Я подошел и взял трубку.
— Викарий слушает, — сказал я. — Кто это?
Странный, сдавленный и визгливо-истерический голос раздался в трубке:
— Я хочу покаяться , — возопил он. — Боже мой, я хочу покаяться!
— Алло, — сказал я. — Алло! Послушайте, вы меня разъединили. С какого номера мне звонили?
Тягучий голос ответил, что не знает. И лениво добавил, что просит извинить за беспокойство.
Я положил трубку и обернулся к Мельчетту.
— Вы как-то сказали, что рехнетесь, если еще кто-нибудь признается в убийстве?
— Ну и что?
— Да вот еще кто-то хочет покаяться. А коммутатор нас разъединил.
Мельчетт бросился к телефону и схватил трубку.
— Я им сейчас кое-что скажу!
— Скажите, — согласился я. — Возможно, это на них подействует. Желаю удачи. А я ухожу. Мне кажется, я узнал этот голос.